1 декабря 1896 года в деревне Стрелковка Калужской губернии в крестьянской семье родился Георгий Константинович Жуков – будущий ученик скорняка, унтер-офицер императорской кавалерии, красный командир, один из первых советских генералов, «наш Суворов», «маршал Победы». Он же, по прошествии десятилетий после смерти, «сталинский мясник», «браконьер русского народа»…
Подобные превращения в нашей истории, к несчастью, неудивительны – то, что было предметом гордости и поклонения, становилось после очередного социального переворота чем-то вроде «отхожего места» – и наоборот. Это касается и событий, и знаковых для народной памяти персон. Причем граждане, вроде как представляющие академическую науку, устремлялись вслед за пропагандистскими новшествами. Известно ведь, что в ученых статьях военные потери СССР начали динамично расти с конца 1980-х годов и дорастали до универсальных образов вроде «завалили трупами».
Жуков такого рода экзекуции не мог избежать ни при каких обстоятельствах. Потому что был слишком, даже чрезвычайно заметен. Эта же вопиющая заметность осложняла и его собственную биографию. Человеку с суровым до каменности лицом, в мундире со знаками высшего воинского достоинства, на белом коне принимающему на Красной площади парад нашей Победы, неминуемо суждено стать в народном сознании своего рода национальным «богом войны». А если он «бог», то все прочие – пониже. Отсюда и сложности: при жизни – зависть, после нее – манипуляции с образом, от поклонения до ниспровержения.
Конечно, дело не только и не столько в лице, мундире, параде; роль Жукова в Великой Отечественной войне без преувеличения огромная. Но все же римская максима «победителей не судят» не верна – еще как судят. Особенно рьяно судят очухавшиеся побежденные.
Характер тарана
В брежневские времена, когда Георгий Константинович пребывал на заслуженном отдыхе и в, казалось бы, нерушимом статусе «маршала Победы», статус этот во многом обеспечивал Михаил Ульянов, образцово игравший Жукова в кинофильмах, – единственно дозволенный вид «критики» касался только его характера. Который был «строгим», «излишне требовательным», с чем и сам маршал соглашался.
В переводе с бюрократического на простой, характер у Жукова был крайне тяжелый, чем он еще в начале карьеры полководца прославился в офицерской корпорации и во властных верхах.
Впоследствии характер человека с каменным лицом был спроецирован собственно на ход войны. Характер превратился в образ тотальной безжалостности полководца, который будто бы воевал только при пяти-шестикратном превосходстве в живой силе…
Одним из прародителей этого образа, как известно, стал Виктор Астафьев. «Ох, какой это выкормыш «отца и учителя»! Какой браконьер русского народа. Он, он и товарищ Сталин сожгли в огне войны русский народ и Россию. Вот с этого тяжелого обвинения надо начинать разговор о войне…» («Нет мне ответа… Эпистолярный дневник. 1952–2001 годы»).
Когда эти строки писались и публиковались, вовсю гудела «иконоборческая» революция, заглушавшая факты. В том числе касавшиеся характера, знаменитая тяжесть которого заключалась в способности проломить, при наличии убежденности и цели, любое сопротивление, вплоть до «вождя и учителя», который мягкостью также никогда не отличался.
Его правда
Первое столкновение Жукова и Сталина произошло в июле 1941 года: чтобы предотвратить окружение наших войск на Украине, Жуков настаивал на том, чтобы отвести их за Днепр и оставить Киев. Сталин был против. В результате Жуков был снят с должности начальника Генштаба и отправлен командовать Резервным фронтом. Там он организовал и провел Ельнинскую наступательную операцию, замедлившую продвижение немцев к Москве. А с войсками под Киевом произошло именно то, от чего Жуков предостерегал…
После этого Сталин более не входил с ним в клинч и направлял на самые тяжелые участки.
Один из таковых – Ленинградский фронт в конце сентября 41-го. Наступление группы армий «Север» Жуков останавливает малыми силами и огромной решительностью, приказав расстреливать всякого, кто оставит позиции. «Жуков сумел в самые сжатые сроки мобилизовать даже те мизерные резервы, которые имелись в его распоряжении. В войсках появилась уверенность в успехе, и они с возрастающим упорством дрались на занимаемых позициях» (В. Краснов).
Теперь о той пресловутой щедрости, с которой Жуков «расходовал солдатскую массу».
По подсчетам доктора исторических и военных наук, генерала армии Махмута Гареева, потери в войсках, которыми командовал Жуков, в процентном отношении были меньше, чем у других фронтов, даже в первые годы войны. Так, в наступлении под Москвой его Западный фронт потерял 13,2 % боевого строя, Калининский фронт Ивана Конева – 14,2 %. В Ржевско-Вяземской операции соотношение потерь – 20,9 % и 35 %.
В сорок пятом Жуков командует Первым Белорусским фронтом, потери которого в Висло-Одерской операции составляют 77 342 из 1 028 900 человек (7,5 %). Действовавший совместно Первый Украинский фронт под командованием Конева теряет 115 783 из 1 083 800 человек (10,7 %).
Потери войск Жукова в Восточно-Померанской операции – 52 303 из 359 600 человек (14,5 %). Второй Белорусский, которым командует Рокоссовский, потерял вдвое больше – 30,9 % личного состава. При штурме Берлина потери в войсках Жукова и Рокоссовского почти равны – 19,7 и 20,7 %.
Да, в этих «процентах» – сотни тысяч солдатских жизней. Но в любом случае полководец, «заваливающий трупами» неприятеля, – образ сказочный, не имеющий отношения к реальной войне. Так получилось, что «сказка» у нас победила на некоторое время. Современники Жукова и люди первых послевоенных поколений, в том числе из «другого лагеря», смотрели на него совсем иначе.
«Я восхищен полководческим дарованием Жукова и его качествами как человека, – писал Дуайт Эйзенхауэр. – Мы все буквально затаив дыхание следили за победным маршем советских войск под командованием Жукова в направлении Берлина. Мы знали, что Жуков шутить не любит: если уж он поставил цель сокрушить главную цитадель фашизма в самом сердце Германии, то непременно это сделает».
«Он нанес немцам больше потерь, чем любой другой военачальник или группа их во Второй мировой войне. В каждой битве он командовал более чем миллионом людей. Он вводил в дело фантастическое количество танков. Немцы были более чем знакомы с именем и сокрушающим мастерством Жукова, ибо перед ними был военный гений» (Мартин Кайден, американский военный историк).
