Мы продолжаем публиковать интервью с Маратом Винским – нашим коллегой, служащим сейчас по контракту в зоне СВО. Начало – в № 36 от 17 мая.
– Ощущение опасности – оно постоянно?
– Когда ты на базе или в пунктах временной дислокации, где, казалось бы, не должно быть боевых действий, ситуация немного другая. Мы располагались недалеко от Донецка, там обычно не бывает активных боевых столкновений. Однако периодически что-то прилетает – тот же Himars или еще что-то крупное. Если не соблюдать правила безопасности и ходить беззаботно, можно попасть под обстрел.
А когда находишься на БЗ (боевое задание. – НКК), каждую секунду ощущаешь угрозу для жизни. Каждую секунду кто-то хочет тебя убить, и непонятно, что может на тебя свалиться. Выходя из укрытия, сначала прислушиваешься, затем осторожно выглядываешь, чтобы понять, летает ли что-то в воздухе. Если летает, снова прячешься.
Ночью над тобой будет летать так называемая «Баба Яга». Это большой дрон, который несет значительные заряды. Он летает очень низко и создает серьезную угрозу. Скорее всего, такой дрон не будет сбрасывать заряд на одного человека, он довольно медленный, но укрытие разрушить вполне способен. Он и предназначен именно для уничтожения укрытий.
Днем летают дроны-камикадзе и разведчики. Они всегда в воздухе. Относительно безопасным временем можно назвать только сумерки, когда «Баба Яга» еще не летает, а камикадзе уже не активны. Это период около часа, когда можно попытаться куда-то добраться. Однако артиллерийские и минометные обстрелы никто не отменял, они происходят постоянно.
– Нужна ли психологическая подготовка для новичков, прибывающих в зону СВО?
– Эти психологические подготовки… Когда едешь туда, проходя через пересылочные пункты, происходит нечто забавное. Люди, возвращающиеся из зоны СВО, особенно раненые, встречаются с новичками и начинают рассказывать обо всем, что им довелось пережить. Наверное, с самыми благими намерениями – поделиться своим опытом. Но некоторые новобранцы уже на этом этапе «ломаются».
Я знаю человека, которому дали прозвище Полтинник. После такой встречи он вышел и сказал: «Я понял, что я на сто процентов умру». Я ответил: «Этого никто предсказать не может». Он продолжил: «Когда я ехал сюда, думал, будет хотя бы 50 на 50». Так его и прозвали Полтинник. Потом, правда, оказалось, что он был вполне психически устойчивым. Но эти рассказы его изрядно потрясли.
– А вообще, о чем вы говорите, когда нет боевых действий?
– Там народ разный. Когда я лежал в госпитале, кроме меня, были еще два человека с высшим образованием. Были и такие, кто 28 лет из своих 50 с лишним провели в местах лишения свободы.
Все эти люди очень интересные. Общаемся обо всем, но в основном, конечно, об СВО. Каждый хочет поделиться своей историей: как в него попал дрон, как он оказался в опасной ситуации. Каждый считает, что его опыт уникален и отличает его от других.
Особенно в госпитале, когда находишься там неделю, уже не хочется говорить или слушать об этом. Но новые пациенты продолжают рассказывать свои истории. Тогда предлагаешь: «Давайте поговорим о машинах, о женщинах, о чем-то другом». Но они настойчиво продолжают делиться своим опытом. Есть даже такие, кого, видимо, сильно потрясло, и они начинают чертить планы, обсуждать тактики, рисовать схемы, как лучше было бы действовать. В основном, конечно, все разговоры сводятся к пережитому.
– Журналисту постоянно нужно быть в курсе свежих новостей. А удается ли это в зоне СВО?
– Когда мы были в тренировочном лагере, там проводились политзанятия, был телевизор, пресса. Информация была доступна. Но в боевых условиях времени на это нет. Наша штурмовая рота не сидит в окопах. Если бы мы были в тылу, то, возможно, имели бы время читать прессу или смотреть телевизор.
А у нас, даже когда возвращаемся на отдых, который длится неделю или около того, сразу начинаются занятия. Приезжают новые люди, и нужно проводить тренировки, стрельбы, чтобы все были слажены.
– Привык ли ты к спартанским условиям жизни?
– Для меня все нормально. Конечно, это не гостиница. Когда мы были в тренировочном лагере, вся рота жила в одном месте. В бараке или землянке, рассчитанной на 70 человек, было около 140. Нары мы сколотили сами.
На БЗ мы уже живем по взводам. Каждый может обустроить свой маленький блиндаж. Это гораздо лучше. Питаемся хорошо, рядом есть населенные пункты, зарплату платят вовремя. Все могут купить себе носки, трусы, продукты, все, что угодно, кроме разве что квадрокоптера.
Кстати, это, наверное, единственное, чего нам не хватает. Если бы у нашего подразделения было больше дронов просто для наблюдения, ситуация бы изменилась. Не камикадзе, а обычные разведчики. С их помощью мы могли бы избежать неприятных сюрпризов. Мы бы заранее узнали, где находится враг, и это сделало бы нашу работу более удобной и безопасной.
С водой бывает напряженка. Например, в поселке, если есть колодец или несколько колодцев, над ними постоянно висят либо дроны-камикадзе, либо разведчики, которые следят за теми, кто подходит к колодцам. И сразу начинается обстрел. У нас был один товарищ, который каким-то образом умудрился набрать пять литров воды, что-то там изобретал. Помню, когда я был ранен, зашел в один дом и увидел, как человек готовит кружку горячего чая с сахаром. Когда он меня увидел, он молча протянул мне эту кружку. И тогда я понял, что ничего лучше в жизни не испытывал, чем эта кружка чая…
