В годы Великой Отечественной войны машина правосудия не переставала работать. Все преступления против обороны, общественного порядка и госбезопасности передавались на рассмотрение военных трибуналов. Да и работа гражданских судов проходила под лозунгом «Все для фронта, все для победы!». Суды заполонили дела о нарушениях трудовой дисциплины. С высоты нашего времени многие приговоры тех лет кажутся абсурдными. Но не стоит забывать: шла страшная война, и многие решения тогда принимались по законам военного времени…
В мантии со школьной скамьи
Как работать без качественных кадров – главный вопрос, который встал перед судейской системой в первые дни войны. На фронт из судейско-прокурорских органов Красноярского края было призвано более тысячи человек. Суды практически опустели. Но правосудие должно было работать! И в мантии облачались молодые специалисты, оперативно окончившие юридическую школу. Прибывали активисты, которых выдвигали партийные и комсомольские организации. Тогда на первый план вышли дела о нарушениях трудовой дисциплины и расхищении имущества – прежде всего продуктов питания. Прогульщиков и расхитителей судили по законам военного времени 20-летние девчонки.
Одна из них – Анна Рукавишникова. В сороковые-пороховые ее отправили работать в Туркмению. Биография этой девушки из крестьянской семьи заслуживает особого внимания: в 20 лет она стала народным депутатом. При этом имела всего четыре класса образования, работала няней. Заочно пошла учиться на рабфак. Вспоминает, как прямо на занятиях арестовали преподавателя физики, а потом взяли географа. Объясняли ученикам: педагоги – враги народа. Молодые люди не понимали, что происходит, искренне верили в добро и справедливость, хотя особой вины за любимыми учителями не видели. Может быть, это желание восстановить справедливость, разобраться привело Анну в Свердловский юридический институт. Решили с подругой поступать – и поехали. Деньги на билет дал директор рабфака. Характер у нее такой – комсомолка, активистка, не стояла в стороне. Уже в 1940 году вступила в партию. Когда в начале войны в Свердловск приезжали беженцы и эвакуированные из Ленинграда, помогала им устроиться. Срывалась и летела на вокзал в любое время суток.
Институт Анна окончила в июле 1942 года. Молодую специалистку сразу же откомандировали в Туркмению. Военные годы: голодно, холодно, а у нее три участка – судей не хватало. В те годы народный судья рассматривала и гражданские, и уголовные дела практически в одиночку.
Приравнивается к дезертирству
В первом полугодии 1942 года в народные суды края поступило 19 535 уголовных дел. Больше половины из них – 10 965 – по нарушениям трудовой дисциплины. В июне 1940 года вышел указ Президиума Верховного Совета СССР о переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений. За нарушение указа грозило уголовное наказание.
Во втором полугодии 1942 года рассмотрели уже 24 665 дел, 14 187 из них по указу. Время тогда было военное. Все для фронта… И от тех, кто работал на оборону страны, требовалась железная дисциплина. Самовольный уход рабочих и служащих со своих мест рассматривался как дезертирство и предусматривал тюремное заключение до восьми лет.
В архиве хранится документ военного времени, в котором исполняющий обязанности прокурора края Потопаев 7 мая 1942 года доводил до сведения секретаря крайкома ВКП(б) тов. Голубева и председателя исполкома крайсовета тов. Буеверова ситуацию о нарушениях трудовой дисциплины и дезертирстве на некоторых предприятиях края. И. о. прокурора сообщает: «С 22 июня 1941 года по 01 апреля 1942 года по всему краю за прогулы и нарушения трудовой дисциплины осуждено 15 096 человек. Цифра огромная. Из этого количества осуждено за прогулы 12 165 человек и за самовольный уход с работы – 2 931 человек. К числу самовольно ушедших с работы нужно прибавить осужденных за дезертирство 195 человек из военных предприятий».
Примечательно, что «трудовые» дела должны были по директивам наркомюста рассматриваться в кратчайшие сроки, которые исчислялись не просто сутками – часами. Так, в докладной записке, подготовленной заместителем начальника УНКЮ РСФСР Красноярского края, «О выполнении приказа Народного комиссара юстиции Союза ССР № 105 от 22.10.1942 года» упоминаются критерии: «рассмотрено до 48 часов» и «выше 48 часов»; «исполнено в тот день» и «до двух дней».
Чтобы провести слушания за отведенные 48 часов, работникам суда приходилось ночевать не только в суде, но и на предприятиях, где работали нарушители. Немало дел тогда рассматривалось непосредственно на производстве. Приговоры составлялись в течение нескольких часов, и судьи сами относили их в милицию для исполнения.
Приговоры по трудовым нарушениям подлежали немедленному исполнению, за задержку с судей строго спрашивали. По данным архивных документов по исполнению приговоров по Красноярску в ноябре 1942 года: «…в тот же день исполнено 512 приговоров из 1 125, до двух дней 318 и свыше двух дней 199. Исполнение приговоров в срок до двух дней объяснялось тем, что эти дела рассматривались вечером (чтобы не отрывать обвиняемых от работы), в связи с этим отослать их для исполнения было невозможно, так как окончен рабочий день».
Стоит отметить, что не все подсудимые получали реальные сроки. Молодые судьи, хоть и не имели большой практики, были перегружены делами, старались разбираться в ситуации. Нередко выносили оправдательные приговоры, отменяли рассмотрение из-за недостаточного выяснения обстоятельств.
Старались как могли
Управление юстиции журило народных судей за нерасторопность, но констатировало: несмотря на большой объем (а количество дел увеличивалось в геометрической прогрессии из-за плохих условий жизни рабочих), они справляются с задачами.
Как рассказывали сами судьи, им, каждый день сталкивавшимся с трудовыми нарушителями, невозможно было действовать только по букве закона, невзирая на личности.
В своих воспоминаниях, записанных в книге, посвященной 70-летию Красноярского краевого суда, Надежда Немкина, с 1939 года работавшая в крае народным судьей, рассказывает:
«– Мы старались как могли. Пытались по возможности спасти от заключения женщин, у которых были маленькие дети. Но, увы, судья не всегда мог найти убедительные поводы для оправдания. Были просто страшные истории.
Одна из них произошла, когда Надежда Григорьевна работала в Енисейске. В этом небольшом городе жил врач-хирург, весьма квалифицированный специалист, замечательный человек с одной слабостью: любил иногда выпить. В те времена двадцатиминутное опоздание на работу считалось уже прогулом, и за эту провинность давали суровое наказание – четыре месяца исправительных работ. За второй же прогул могли уже посадить в тюрьму.
-
Мы один раз этого врача судили на невыход на работу, дали ему четыре месяца. И что вы думаете, он, отработав положенное, буквально через две недели опять опоздал. Нашлись «доброжелатели» в райздраве, которые довели все до суда. Вы не представляете, как я старалась затянуть это дело, чтобы оправдать врача. Вызвала первого секретаря, отложила заседание, а доктор в ночь накануне решающего дня отравился цианидом. Я после этого известия сама не своя была, а мои народные заседатели (чудесные, боевые женщины) вообще слегли».
Сразу за трибуналом
Как только освобождались захваченные фашистами территории, на них приходили народные судьи. Трибунал действовал только в армии, на мирной земле – мирные законы. Правда, все в то военное время было относительно.
Советские войска взяли Гомель, и летом 1944 года нарком юстиции направил Надежду Немкину в Белоруссию. Как признавалась в своих воспоминаниях красноярская судья, там, в Гродненской области, она пережила самые страшные дни в своей жизни. На руках был двухлетний малыш, а фашисты продолжали бомбить Белоруссию. Ее направили судьей в Щучин, где орудовали банды белополяков. Молодой судье и в спину стреляли, и суд минировали.
Женщина рассказывала:
– Два раза мой суд минировали. Помню, заходит секретарь и говорит, мол, что это у вас часы так громко тикают? Я прислушиваюсь и понимаю: это не часы, а мина. Позвали саперов, убрали. Это же так, обычное для тех мест дело…
