Когда-то жил я в обществе, где считалось, что честный человек должен разговаривать только матом. Тот, кто «выбирает выражения», – притворяется, и, следовательно, существо это ненадежное, подозрительное, гнилое, можно сказать…
Стоит заметить, что сами эти невоспитанные люди – главным образом солдаты и работяги старой советской выучки – в большинстве своем гнилыми не были. Случалось, они поступали плохо, иногда чудовищно плохо, но как-то все у них было наружу, все персонажи их мира, как в балаганном театрике, были понятны, хоть таблички вешай – «правдоруб», «хитрый», «бздун», «последнююрубахуотдаст», «халявщик», «мужик хороший» и пр. Удивительно, что только в этой среде доводилось наблюдать сцены из романов про «бла-ародных», с вердиктами «я вынужден отказать вам от дома», «вы бесчестный человек, я руки вам не подам» и т. д., высказанными в соответствующих среде формах.
Когда деда провожали на пенсию и в столовой при автоколонне собрались матерые шоферюги, случился маленький скандал. «Чо ты со мной не чокаешься, я чо – заразный?» – «Ты не заразный, ты – крыса, машину шифера увел». – «Чо ты сказал?» – «То и сказал». – «Докажи!» – «Все знают»… Пауза. Видно, действительно «все знают», и обвиненный – тоже. Пытается сохранить лицо, почти агрессивно говорит обвинителю: «Ну, давай выпьем» – и получает в ответ величественное: «С тобой – не пью». Если бы не мат, не простецкие одежды, не руки и фигуры, похожие на ржавые кувалды, – была бы почти гусарская сцена.
Все события того, потустороннего, нематерного мира – от переговоров в Женеве до последнего собрания в заводоуправлении – переводились ими на привычный язык (до сих пор помню, как наш командир роты пересказывал содержание тогда только опубликованного романа «Мастер и Маргарита», но процитировать, понятное дело, не могу), с почти обязательным требованием вывода в финале. Правда и выводы – те же кувалды: надо было четко расставить акценты, кто «за нас», а кто «п…» – без примечаний.
Так, спрашивается, чего же они без мата двух слов связать не могли? Жизнь так научила? Образование – пять классов и коридор? Да, в том числе… Но, по-моему, они не то чтобы не могли – не хотели.
Речь для человека – тот же дом, а он бывает родным, или не очень, или совсем чужим. Речь становится родной, когда не только объясняет вещи и явления, но и защищает от непонятного, темного, а значит, опасного. Вежливый мир неизмеримо сложнее того, в котором жили вышеупомянутые ребята. Но в том мире, где не было людей-кувалд, не было и подобных им слов, потому что там слово – тончайший скальпель. «И вы вовсе не величайший из королей! А всего лишь выдающийся, да и только!
И вы не по заслугам именуетесь почетным святым. Вы отшельник, подвижник, но не святой. Не святой. Нет!»
Суть даже не в том, что обращению со скальпелем надо долго учиться: были времена, когда сделаешь этим инструментом одно неверное движение – и можешь пожалеть, что вообще научился говорить. Что ж удивительного в том, что люди бежали туда, где вещи и явления именовались непечатно, но понятно.
Времена те прошли, но ясности не прибавилось. Одно дело, когда невозможно, даже при желании, извлечь смысл из какого-нибудь словесного фантома вроде «суверенной демократии» (или просто «демократии»), а другое – когда речь идет о таких, казалось бы, доступных пониманию вещах, как «вина», «победа», «прощение», «покаяние», «жертва», «оскорбление», «родина», «преступление», «чужой», «наши»… Скандалы последнего времени разворачиваются не столько по поводу реальных событий, сколько вокруг именно таких «смысловых» вещей – начиная от непреходящего парламентского стремления сделать уборку в российских мозгах (то есть что-нибудь запретить) и заканчивая одиозным «Дождем». Если вникать в суть каждого из скандалов (в которых действие, разумеется, равно противодействию), то очевидным остается только одно – значение каждого из этих четких понятий становится все более и более темным вплоть до полного исчезновения смысла. И уже вряд ли кто знает, что такое «жертва», «победа», «наши» и пр. Почему так происходит? Потому что скандалят люди исключительно вежливые, не способные сказать: «Ты – крыса, с тобой – не пью». И отвернуться.
