Один автор захотел сделать редактору большого издания приятное и сказал: «Вы очень хороший редактор». В ответ вместо спасибо или жеманного «ой, да ладно уж» раздался залп гнева: «Какое право вы имеете судить обо мне!»
Этой фразой тостуемая не ограничилась, произнесла много фраз, но смысл их сводился все к тому же: не твое собачье дело решать, хорошая я или плохая. Это я решаю, хороший ты или плохой, печатать тебя или нет, и не суйся, куда не положено… Автор впал в глубокую озадаченность, поскольку ранее отношения с редактором были вполне приятные – ровно до этого самого комплимента. Задача на самом деле решалась очень просто: право судить – священное право. Человек, решающий чью-либо участь, по определению стоит выше остальных. Хотя бы потому, что тот, кто судит, – сам не судим. На общих основаниях, во всяком случае.
Однако даже если ни о какой участи речь не идет, а идет о «жизни вообще», священное право судить все равно существует, и чтобы получить его, не надо заканчивать юридический факультет и стремиться к мантии, не надо становиться редактором и вообще начальником. Надо просто судить – вот и все. И тогда сам будешь не судим. Потому что тот, кто первый скажет, что кругом одни дураки и воры, сам автоматически оказывается на позиции умного и честного. Кто говорит «мы жестокие» – сам милосердный, «мы безнравственные» – нравственный… Кто призывает «покайтесь», даже если совсем не похож на Иоанна Предтечу, – сам не кается. Он наблюдает, комментирует, оценивает, выносит вердикт о качестве процесса, в котором сам, повторю, участия не принимает. Даже если от такого судейства никаких ощутимых перемен в мире не происходит, судящему все равно приятно. Потому что всегда приятно осознавать себя лучше остальных, не предпринимая для этого никаких личных усилий.
«Россия должна извиниться и покаяться за оккупацию Эстонии, Латвии и Литвы», – заявил российский народный артист Александр Розенбаум. «Конечно, мы оккупанты Эстонии, Латвии и Литвы. Время было такое. И так сложилось. Но нужно извиниться и покаяться», – сказал он в интервью «Аргументам и фактам».
«Сила человека в умении попросить прощения. Ничего в этом страшного нет. Государственные люди набедокурили в прошлом веке, давайте на государственном уровне закроем этот вопрос и извинимся. Мы же по-настоящему не покаялись даже перед самими собой», – добавил Розенбаум».
Подобного высокоморального продукта еще лет 10–15 назад было полно, те, кто уловил суть (см. выше) и был расторопнее прочих, требовали каяться во всем, да и сейчас этого добра хватает.
И вроде бы хорошее дело – признавать вину, в том числе историческую, т. е. ту, к которой ты напрямую непричастен. Немцы, например, даже не воевавшие, ездили помогать людям в страны, где отцы натворили бед. Германия и сейчас официально во всем виновата, продолжает платить жертвам и их потомкам. Хотя, по всему видно, на восьмом десятке после войны ей это уже начинает надоедать – фильмы снимают, книги пишут о том, что они так вот сражались за родину. Срока давности у такого рода преступлений нет, но по-человечески немцев можно понять. Быть вечно да еще и официально виноватым – с ума сойдешь.
У нас было примерно то же самое, когда открывалась правда о репрессиях. Народ ужасался. Государство – тоже. Честно говоря, я затрудняюсь сказать, что за эти десятилетия не было сделано в деле искупления сталинского террора: поставлены сотни и сотни памятников, открыты музеи, изданы горы литературы, сняты тысячи километров кинолент о тех страшных временах. «Мемориал» собрал море материала, опубликовал списки жертв. Парламент принял законы о репрессированных – людях и народах. Тем и другим положены преференции, хоть и незначительные, откровенно говоря. При этом и памятники, и горы книг, и километры кинолент на соответствующую тему прирастают постоянно, и, повторю, трудно придумать – что еще такое надо сделать, дабы стало окончательно ясно – страна не хочет, чтобы террор повторился. Но одновременно все эти годы раздавался недовольный гул, что каемся «мы» (в смысле – они) неубедительно, без огонька, да и вообще по большому счету даже не начали каяться. Указывать, кто конкретно и когда это говорил – все равно что считать дождевые капли. Слова г-на Розенбаума – не более чем дань двадцатилетней традиции. Говорили такое же и отдельные персоны, и государства. Вторые преследовали вполне прагматичные цели, создавая идеологический фон для вероятной войны с нами (без такого фона ни одна война не обходится), а первые – надо полагать, из одного лишь нравственного удовольствия, которое доставляет занятие судьи, пусть даже самозваного. Самое, надо полагать, приятное, что приговоры выносятся невероятного масштаба, и при вынесении, как у известного персонажа, «легкость в мыслях необыкновенная». Недавно, например, нашел в романе Петра Алешковского «Крепость» (шорт-лист «Большой книги» 2016 г.) очень простой ответ на очень трудный вопрос. Почему, спрашивает автор, в нынешней России так гадко живется? Потому что весь ценный человеческий материал был истреблен при Советах. Выжила только всякая мелочь, а также стукачи да палачи, давшие соответствующее своей гнилой генетике потомство. К которому сам автор, разумеется, не принадлежит, а насчет себя вы, надеюсь, поняли…
Фото: pixabay.com
